Сергей Лукьяненко - Дозоры. От Ночного до Шестого (сборник)
– И вот тут, – сказала Ольга, – у нас есть ощущение, что произошел второй визит Двуединого.
– Мы хорошо поработали, – похвастался я.
– Все эти устные предания перемешаны так, что сам черт ногу сломит, – пожаловалась Ольга. – Все появления Двуединого слились вместе. Но нам кажется, что их было как минимум два. С интервалом в сотни или даже тысячи лет.
– И вот вторая – это была уже серьезная встреча на высшем уровне, – сказал я. – Присутствовали, очевидно, представители всех организовавшихся к тому моменту подвидов Иных. Темные маги. Светлые маги. Ведьмы – очень быстро в отдельный подвид выделилась женская магия, завязанная на артефакты и накопление энергии… Вампиры, конечно же, но они уже не главные были в тот момент. Насчет оборотней не знаю, скорее – они шли в одной обойме с вампирами.
– В общем, тут никакой новой информации нет, увы, – признала Ольга. – Вампиры точно знают про себя, Светлых, Темных и ведьм.
– Как мы понимаем, на этой встрече высокие договаривающиеся стороны имели серьезные терки, – усмехнулся я. – Двуединому не понравилась столь вольная трактовка первоначального соглашения. Но сделать он ничего не смог.
– Нам кажется, что на той встрече был кто-то Абсолютный, – сказала Ольга. – И Двуединый просто не рискнул на конфронтацию. Как мы можем довольно уверенно сказать, Двуединый – это еще одна форма воплощения сумрака. Другой тип эффектора, скажем так. Тигр работает по пророкам, поскольку те формируют новую реальность и максимально опасны. Двуединый, вероятно, общается по глобальным вопросам… Итак, он согласился на новый статус-кво; появление Высших Иных, не рвущих людей на части и не пьющих кровь, стало свершившимся фактом.
– Но все прошло не так просто, – добавил я. – Было, очевидно, какое-то условие, при котором Двуединый обещал вернуться. И устроить Иным кровавую баню, скажем так. Похоже, что эти условия реализовались.
– Плохо, – сказал Гесер с отвращением. – Все плохо! Информация, которая должна была храниться как зеница ока, – потеряна! В Инквизиции, с ее раздутым штатом и тысячами тонн хранящихся манускриптов и артефактов, никто знать не знает про Двуединого! Бездари!
– Так и вы не знали, шеф, – заметил я. – Что ж вы других ругаете, если сами…
– Конечно, не знал, – неожиданно легко согласился Гесер. – А знаешь ли ты, мой юный друг, про Бабушку-в-пыли? Или про Человечка-Свечку? Или про Домик из кизяка?
– Из чего?
– Из кизяка. Высохшего навоза. Если коровий кизяк, то его еще называют джепа, а если овечий – кумалак.
– Не слыхал. Это же восточное, да? – пробормотал я.
– А зря не слыхал, – заметил Гесер. – Если бы Бабушку не напоили, то мир бы погиб. Если бы Человечка не потушили – мир бы погиб. Если бы в Домик не вошел нужный человек…
– Мир бы погиб, – вздохнул я.
– Нет. Но вонял бы омерзительно!
– Понял, – признал я. – У вас своей работы хватало.
– Вот именно. Территориальную структуру Дозоров можно сколь угодно ругать, но она достаточно гибкая и рабочая. Будь у нас некий серьезный общий центр – там каждый день ревела бы сирена.
– Я понял, понял и еще раз понял, – кивнул я. – Где азиатский аналог Инквизиции? Бейджин? Тайпей? Токио?
Гесер презрительно покачал головой:
– Тхимпху, невежда. Но, увы, у них тоже нет нужных нам данных. Или же они не смогли откопать их в своих хранилищах.
– А в Африке, Америке?
– В Африке, обеих Америках, Антарктиде и Арктике нет центров Инквизиции, – сказал Гесер. – Хотя североамериканцы свой продавят в ближайшие годы. Там, конечно, с наполнением будут проблемы, но они уж очень хотят.
Ольга досадливо махнула рукой:
– Пусть хоть три центра Инквизиции себе откроют. В Северной, Центральной и Южной Америке! Все эти колонисты, с их маленькой историей и большим самомнением, мечтают об одном – превзойти старушку Европу. Что у тебя вышло с ведьмами, Гесер?
– Бабушки полностью прониклись происходящим, – сказал Гесер. – С информацией у них еще хуже, чем у вампиров, – вообще никаких данных нет. Но они поверили в нашу информацию, не собираются ловить рыбку в мутной воде и готовы на все: оказать любое магическое содействие, войти в Шестой Дозор, погибнуть в бою с Двуединым.
– Хоть что-то хорошее, – кивнула Ольга.
– Не совсем. Они сказали, что готовы помочь, но не могут.
– Почему? – сухо, по-деловому поинтересовалась Ольга.
– Они готовы обсуждать это на встрече сегодня вечером. Но – только с одним из сотрудников Ночного Дозора, – сообщил Гесер.
– Ну почему! – воскликнул я, вскакивая. – За что? За что мне эта честь?
– Больно фотогеничный, – насмешливо сказал Гесер. – Ведьмы мечтают полюбоваться на ясна молодца… Что, неужели не понимаешь, за что?
К моему большому сожалению, я знал.
В столовой было пусто. Я прошел к раздаче, задумчиво уставился на тарелки с образцами салатов. Было тихо, меня никто не торопил, только на кухне позвякивала посуда. Кажется, пользуясь безлюдьем, повара устроили уборку.
На самом деле нынче мы работаем и днем, и ночью. Это когда-то, в старые времена, когда темные делишки предпочитали творить при свете звезд, а не солнца, Ночной Дозор действительно выходил работать по ночам.
Сейчас осталось название, остались какие-то обычаи и фразы (встретив ночью сотрудника Дневного Дозора, сказать ему: «Что ты вообще тут делаешь, это не ваше время» – любимое развлечение начинающего дозорного).
Но работаем мы, конечно, круглосуточно. Посменно. По восемь часов в день, сверхурочные оплачиваются отдельно. С двумя выходными днями, выход на работу в субботу или воскресенье оплачивается отдельно. С двумя отпусками в год – месяц летом и две недели зимой, причем перелет к месту отдыха оплачивается. С прикреплением к хорошей поликлинике (чтобы нашим целителям не приходилось лечить всякую мелочь вроде кариеса и простуды), корпоративным празднованием Нового года и майских праздников, поздравлениями и подарками от коллектива в день рождения и в прочие знаменательные даты.
Если бы у нас был профсоюз, то это был бы очень хороший профсоюз. Но у нас никакого профсоюза нет, конечно. Просто мы все время мимикрируем под людей. Несознательно, но так получается. Когда люди сидели ночами в домишках, заперев двери и ставни, и только стражники опасливо патрулировали улицы – мы тоже ходили ночами в дозоры, жили в деревянных домах и скакали на лошадях по брусчатым мостовым. Когда люди построили дома в пять этажей, выкопали первое метро, соорудили чудо-машину с бензиновым мотором – мы стали носить сюртуки и галстуки, фланировать по бульварам в свете новомодных газовых фонарей и выискивать вампиров в клоаках больших городов. Когда над землей полетели аэропланы, в моду вошли кожаные тужурки и радиоприемники – мы обзавелись радио, стали передвигаться между городами на самолетах и обсуждать возможность классовой борьбы у оборотней. Когда бумажные книжки превратились в электронные, а в анкетах помимо мужского и женского пола ввели графу «иное» – мы стали звонить по мобильным и выслеживать вурдалаков в Интернете, торговать акциями и исследовать геном ведьм.
Мы ведем себя как люди. И не только потому, что маскируемся под них. Мы, Иные, не создали ничего иного. Возможно, мы ничего и не умеем создавать – кроме заклинаний. Да и заклинания-то наши работают лишь по воле сумрака. Мы не более чем квалифицированные программисты, умеющие давать задания немыслимой сложности суперкомпьютеру. У кого канал связи с сумраком лучше, кто запрос четче и быстрее формулирует – тот и побеждает. А так – все вокруг нас человеческое. Офисы. Одежда. Мобильники. Еда. Кино. Дороги. Музыка.
И менее вещественные составляющие тоже – стиль отношений, структура организаций, моральные принципы и методы поощрения на работе.
Появилась у людей стража – возникли и Дозоры. Завели люди Инквизицию – и мы тоже под свои нужды ее адаптировали. Социальный пакет работникам? Ну так и у нас все будет, включая столовую для персонала…
– Что-то вы загрустили, Антон…
Я встряхнулся, сообразив, что уже несколько минут стою перед стойкой с салатами, и раздатчица, молодая девушка Аня, с улыбкой смотрит на меня. Ане было двадцать с небольшим, она училась в кулинарном техникуме, когда кто-то из наших увидел, что девушка – латентная Иная.
И дальше случилось странное. Аня, которой обычным порядком рассказали, как на самом деле устроен мир и кто она такая, не стала инициироваться. Но и отказываться, как часто бывает с людьми глубоко верующими («Колдун все равно проклят, пусть даже добро творит») или иногда с представителями творческих профессий («А что, если я свой актерский дар потеряю?»), не стала.
